Сергеев Валерий Николаевич
- Язык: Русский
- Пол: мужской
- Дата рождения: 1 мая 1940
- Место рождения: Москва
Об авторе:
Валерий Николаевич Сергеев (1 мая 1940 года — 29 апреля 2018 года) — исследователь древнерусского искусства, искусствовед, филолог, писатель. Родился в Москве в 1940 г. Отец, юрист, Николай Федорович Сергеев, был репрессирован незадолго до рождения сына и в его воспитании участия не принимал. Его воспитала мать, Наталья Яковлевна Дмитриева, врач, и дед Яков Дорофеевич Дмитриев, бывший до революции богатым и именитым купцом, а после революции много за это претерпевший — его никуда не брали на работу, и он неоднократно арестовывался. В семье, несмотря на советский атеистический диктат, мальчика сумели воспитать в православной вере. Во многом благодаря деду он очень рано узнал и полюбил Священное Писание. В 1957 году Сергеев поступил на филологический факультет МГУ, где начал заниматься древнерусской литературой. На талантливого студента обратил внимание крупнейший специалист в этой области академик Н. К. Гудзий. Именно Гудзий порекомендовал Сергеева по окончании МГУ в 1962 г. в молодой, тогда недавно открывшийся Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева, где начиналась работа по собиранию и изучению замечательной части наследия Древней Руси — её иконописи. Сергеев сразу стал участником, а затем и организатором отправлявшихся по России музейных экспедиций, целью которых были поиски и собирание древних икон. Это было насущным делом для молодого музея, в коллекции которого к тому времени было считанное количество древних памятников. Но кроме этой задачи, которая на официальном языке называлась «формирование музейных коллекций», перед экспедициями стояла и другая цель — буквальное, физическое спасение древних икон от уничтожения. Уничтожение икон началось сразу же после революции в связи с гонениями на Церковь, и только благодаря иногда поистине героическим усилиям музейных работников иконы удавалось спасти, включая их как произведения искусства или памятники истории в музейные коллекции. После небольшой военной и послевоенной передышки гонения с огромной силой возобновились в конце 50-х — 60-х годах. Эти так называемые «хрущевские гонения» на Церковь обрекли на закрытие и погром многие храмы, в связи с чем было обречено на гибель множество икон, в том числе и древних, и молодой музей своими экспедициями включился в дело по спасению икон. Работа Сергеева в этих «спасательных» экспедициях 60-х годов, которые направляли в Калининскую (Тверскую), Владимирскую, Московскую области, была чрезвычайно удачной. Страстное желание найти, обрести, спасти памятники древнего искусства побуждало его тщательно изучать географию тех мест, как правило, очень глухих, где должны были проходить поиски, собирать самые подробные исторические сведения о всех существующих или существовавших здесь когда-либо церквях, часовнях и погостах, о всех находившихся в них иконах. Это желание помогало весело сносить тяжелую физическую нагрузку экспедиций, участники которых передвигались по глухомани главным образом пешком. Оно же помогало находить общий язык не только с местными жителями (от которых удавалось получать иногда поистине драгоценные сведения), но и с местным начальством, преодолевать те препоны, которые в силу невежества или амбиций создавало оно для работ экспедиций. Спасённые Сергеевым иконы, найденные им в закрытых, заброшенных сельских церквях или часовнях, у сохранивших их вопреки всем невзгодам сельских жителей, не просто пополнили музейную коллекцию. Многие из них стали ее подлинными жемчужинами, заняли достойное место в истории древнерусского искусства: например, «Деисус» из села Чернокулово[1] (кон. XV века), «Сошествие во ад» из Карельского сельца[2] (1-ая половина XVI в.), Дверь в жертвенник из села Семёновское (90-е гг. XVII в.). Но кроме собирания и сохранения икон, молодого ученого привлекала и исследовательская деятельность. К ней побуждали, требуя своего осмысления, и сами найденные иконы. В этой деятельности Сергеев столкнулся с большими трудностями, связанными с состоянием тогдашней советской науки о древнерусском искусстве. Эта наука родилась совсем недавно, с «открытием» после веков забвения в начале XX столетия древней иконы как явления искусства. Но если иконы не только парадоксальным образом сохранялись, но даже реставрировались в официальных музеях атеистического государства, то по науке об иконах был нанесен сокрушительный удар. Если среди первых дореволюционных исследователей высказывалось мнение, что «в иконописи мы имеем красоту преимущественно смысловую» (Е. Трубецкой), то обращение к духовному смыслу иконы советским атеизмом было строго запрещено. И советские исследователи — кто конъюнктурно, а кто и искренне — пытались заниматься иконой вне этого смысла. Филологическая культура, прекрасное знание Библии, службы, апокрифов, житий, всего древнего христианского слова наряду с приобретенными им в музейной практике очень конкретными знаниями иконописи помогли Сергееву вступить на свой путь, сделать первый, как оказалось, очень важный, шаг к постижению смысловой красоты иконы. Сергеев первым стал систематически заниматься надписями на иконах, не теми надписями, которыми занимались достаточно много, — вкладными, владельческими надписями, содержащими имя художника и дату создания иконы. А теми, которые существуют на самой иконе: располагаясь на страницах раскрытых Евангелий, которые держит в руках Христос, на свитках пророков и праотцев; на надписях, обозначающих клейма жития: на пояснительных надписях, изредка располагающихся на полях икон. Разбор этих надписей был делом далеко не простым, для их расшифровки потребовались не только знания, но и исследовательские способности, своего рода научное остроумие. Надписи далеко не всегда являются прямой законченной цитатой, извлечённой из словесного источника. Очень часто они бывают цитатой из него кратчайшей, состоящей из нескольких слов, а иногда представляют собой сложную контаминацию из цитат, почерпнутых из разных источников. Собранный и исследованный огромный материал позволил Сергееву сделать вывод, что они представляют собой своеобразную программу живописи. Но молодой ученый избежал соблазна в увлечении своим открытием считать надписи на древних иконах точным выражением их смысла. Он видел в них лишь возможность совершить первый шаг к этому смыслу, который в подлинной полноте выражает собственно живописный язык, созданная им красота. Он размышлял об этом языке, изучал его на примере множества самых разных икон. Он по крупицам собирал всё, что можно было найти ценного об этом в трудах ученых, работавших вне советского атеистического диктата: в трудах русских дореволюционных учёных, в появившихся в Самиздате и начавших ходить по рукам произведениях Флоренского, в начавших изредка проникать сквозь железный занавес трудах ученых из среды русской эмиграции. Решающую помощь Сергеев обрёл в начавших попадать в СССР в изданиях Западноевропейского Экзархата РПЦ исследований величайшего иконолога XX века Леонида Александровича Успенского, в его главном труде «Богословие иконы Православной Церкви». Успенский, исследовав историю возникновения и развития иконописи в контексте истории христианства, в контексте древних церковных определений её смысла, её предназначения, сформулировал православный взгляд на этот смысл, на это предназначение. Как показал Успенский, он заключается в том, что икона должна быть свидетельством свершившегося ради людского спасения воплощения, вочеловечения Бога. Этот взгляд на икону попал у Сергеева на благодатную почву, он как бы собрал в фокус всё, что сам узнал, передумал об иконе, все его собственные наблюдения и открытия, в том числе открытия в области используемого в иконописи христианского слова. Сергеев использовал его чрезвычайно творчески в своей конкретной исследовательской работе над иконописью. В каждой изученной иконе он открывал заключенную в ней с помощью самобытно используемого иконописного языка только ей присущую «смысловую красоту».
Валерий Николаевич Сергеев (1 мая 1940 года — 29 апреля 2018 года) — исследователь древнерусского искусства, искусствовед, филолог, писатель. Родился в Москве в 1940 г. Отец, юрист, Николай Федорович Сергеев, был репрессирован незадолго до рождения сына и в его воспитании участия не принимал. Его воспитала мать, Наталья Яковлевна Дмитриева, врач, и дед Яков Дорофеевич Дмитриев, бывший до революции богатым и именитым купцом, а после революции много за это претерпевший — его никуда не брали на работу, и он неоднократно арестовывался. В семье, несмотря на советский атеистический диктат, мальчика сумели воспитать в православной вере. Во многом благодаря деду он очень рано узнал и полюбил Священное Писание. В 1957 году Сергеев поступил на филологический факультет МГУ, где начал заниматься древнерусской литературой. На талантливого студента обратил внимание крупнейший специалист в этой области академик Н. К. Гудзий. Именно Гудзий порекомендовал Сергеева по окончании МГУ в 1962 г. в молодой, тогда недавно открывшийся Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева, где начиналась работа по собиранию и изучению замечательной части наследия Древней Руси — её иконописи. Сергеев сразу стал участником, а затем и организатором отправлявшихся по России музейных экспедиций, целью которых были поиски и собирание древних икон. Это было насущным делом для молодого музея, в коллекции которого к тому времени было считанное количество древних памятников. Но кроме этой задачи, которая на официальном языке называлась «формирование музейных коллекций», перед экспедициями стояла и другая цель — буквальное, физическое спасение древних икон от уничтожения. Уничтожение икон началось сразу же после революции в связи с гонениями на Церковь, и только благодаря иногда поистине героическим усилиям музейных работников иконы удавалось спасти, включая их как произведения искусства или памятники истории в музейные коллекции. После небольшой военной и послевоенной передышки гонения с огромной силой возобновились в конце 50-х — 60-х годах. Эти так называемые «хрущевские гонения» на Церковь обрекли на закрытие и погром многие храмы, в связи с чем было обречено на гибель множество икон, в том числе и древних, и молодой музей своими экспедициями включился в дело по спасению икон. Работа Сергеева в этих «спасательных» экспедициях 60-х годов, которые направляли в Калининскую (Тверскую), Владимирскую, Московскую области, была чрезвычайно удачной. Страстное желание найти, обрести, спасти памятники древнего искусства побуждало его тщательно изучать географию тех мест, как правило, очень глухих, где должны были проходить поиски, собирать самые подробные исторические сведения о всех существующих или существовавших здесь когда-либо церквях, часовнях и погостах, о всех находившихся в них иконах. Это желание помогало весело сносить тяжелую физическую нагрузку экспедиций, участники которых передвигались по глухомани главным образом пешком. Оно же помогало находить общий язык не только с местными жителями (от которых удавалось получать иногда поистине драгоценные сведения), но и с местным начальством, преодолевать те препоны, которые в силу невежества или амбиций создавало оно для работ экспедиций. Спасённые Сергеевым иконы, найденные им в закрытых, заброшенных сельских церквях или часовнях, у сохранивших их вопреки всем невзгодам сельских жителей, не просто пополнили музейную коллекцию. Многие из них стали ее подлинными жемчужинами, заняли достойное место в истории древнерусского искусства: например, «Деисус» из села Чернокулово[1] (кон. XV века), «Сошествие во ад» из Карельского сельца[2] (1-ая половина XVI в.), Дверь в жертвенник из села Семёновское (90-е гг. XVII в.). Но кроме собирания и сохранения икон, молодого ученого привлекала и исследовательская деятельность. К ней побуждали, требуя своего осмысления, и сами найденные иконы. В этой деятельности Сергеев столкнулся с большими трудностями, связанными с состоянием тогдашней советской науки о древнерусском искусстве. Эта наука родилась совсем недавно, с «открытием» после веков забвения в начале XX столетия древней иконы как явления искусства. Но если иконы не только парадоксальным образом сохранялись, но даже реставрировались в официальных музеях атеистического государства, то по науке об иконах был нанесен сокрушительный удар. Если среди первых дореволюционных исследователей высказывалось мнение, что «в иконописи мы имеем красоту преимущественно смысловую» (Е. Трубецкой), то обращение к духовному смыслу иконы советским атеизмом было строго запрещено. И советские исследователи — кто конъюнктурно, а кто и искренне — пытались заниматься иконой вне этого смысла. Филологическая культура, прекрасное знание Библии, службы, апокрифов, житий, всего древнего христианского слова наряду с приобретенными им в музейной практике очень конкретными знаниями иконописи помогли Сергееву вступить на свой путь, сделать первый, как оказалось, очень важный, шаг к постижению смысловой красоты иконы. Сергеев первым стал систематически заниматься надписями на иконах, не теми надписями, которыми занимались достаточно много, — вкладными, владельческими надписями, содержащими имя художника и дату создания иконы. А теми, которые существуют на самой иконе: располагаясь на страницах раскрытых Евангелий, которые держит в руках Христос, на свитках пророков и праотцев; на надписях, обозначающих клейма жития: на пояснительных надписях, изредка располагающихся на полях икон. Разбор этих надписей был делом далеко не простым, для их расшифровки потребовались не только знания, но и исследовательские способности, своего рода научное остроумие. Надписи далеко не всегда являются прямой законченной цитатой, извлечённой из словесного источника. Очень часто они бывают цитатой из него кратчайшей, состоящей из нескольких слов, а иногда представляют собой сложную контаминацию из цитат, почерпнутых из разных источников. Собранный и исследованный огромный материал позволил Сергееву сделать вывод, что они представляют собой своеобразную программу живописи. Но молодой ученый избежал соблазна в увлечении своим открытием считать надписи на древних иконах точным выражением их смысла. Он видел в них лишь возможность совершить первый шаг к этому смыслу, который в подлинной полноте выражает собственно живописный язык, созданная им красота. Он размышлял об этом языке, изучал его на примере множества самых разных икон. Он по крупицам собирал всё, что можно было найти ценного об этом в трудах ученых, работавших вне советского атеистического диктата: в трудах русских дореволюционных учёных, в появившихся в Самиздате и начавших ходить по рукам произведениях Флоренского, в начавших изредка проникать сквозь железный занавес трудах ученых из среды русской эмиграции. Решающую помощь Сергеев обрёл в начавших попадать в СССР в изданиях Западноевропейского Экзархата РПЦ исследований величайшего иконолога XX века Леонида Александровича Успенского, в его главном труде «Богословие иконы Православной Церкви». Успенский, исследовав историю возникновения и развития иконописи в контексте истории христианства, в контексте древних церковных определений её смысла, её предназначения, сформулировал православный взгляд на этот смысл, на это предназначение. Как показал Успенский, он заключается в том, что икона должна быть свидетельством свершившегося ради людского спасения воплощения, вочеловечения Бога. Этот взгляд на икону попал у Сергеева на благодатную почву, он как бы собрал в фокус всё, что сам узнал, передумал об иконе, все его собственные наблюдения и открытия, в том числе открытия в области используемого в иконописи христианского слова. Сергеев использовал его чрезвычайно творчески в своей конкретной исследовательской работе над иконописью. В каждой изученной иконе он открывал заключенную в ней с помощью самобытно используемого иконописного языка только ей присущую «смысловую красоту».
