Анненков Павел Васильевич

Об авторе:

АННЕНКОВ, Павел Васильевич [19.VI(1.VII).1813 (по другим данным -- 18 (30).VI.1812), Москва -- 8(20).III.1887, Дрезден] -- публицист, критик, мемуарист. Родился в семье симбирского помещика. Учился сначала в Горном институте Петербурга, из которого ушел в 1832 г. и стал вольнослушателем историко-филологического факультета Петербургского университета. В 1833 г. был зачислен в канцелярию Министерства финансов в чине коллежского секретаря, но вскоре оставил службу. Первым духовным вождем А. был Гоголь, чьи субботние вечера на Малой Морской он посещал постоянно (Анненков П. В. Литературные воспоминания.-- М., 1983.-- С. 58--65). С 1839 г. в жизнь А. входит В. Г. Белинский, оказавший огромное воздействие на его дальнейшее духовное развитие. Дружба с Гоголем и Белинским определила будущую литературную судьбу А., его верность принципам реализма, глубокий интерес к современности. 1840--1843 гг. А. провел за границей, посетил Германию, Австрию, Италию, Швейцарию, Францию, Бельгию, Данию, Англию. Поселившись в Риме с Гоголем, он переписывал набело первый том "Мертвых душ". Свои впечатления А. живо и интересно отразил в "Письмах из-за границы" ("Отечественные записки", 1841--1843) и "Путевых записках" (Анненков П. В. Парижские письма.-- М., 1984.-- С. 235--281). Белинский одобрил его дебют, обратив внимание публики на широту и точность изображения, на импровизационную манеру "Писем". Характеристика А. как эстетствующего сибарита, одержимого лишь "платонической любознательностью" (П. Л. Лавров), несправедлива. В центре внимания А.-- быт и нравы, культура и политика, история и современность Европы. От его наблюдательного взора не ускользает ничего: он видит не только великолепие Венеции, Рима, Милана, напряженную умственную атмосферу Берлинского университета, Сорбонны, блеск парижских театров с великой Рашелью, Ф. Леметром, но и ужасающую нищету, филистерство, усиление католицизма, угрожающего культуре и просвещению Европы. Мертвящая политика Прусской империи и Июльской монархии неизбежно порождает, по свидетельству А., протест. Дух оппозиции подчеркивает он в идеях младогегельянцев, в литературной программе "Молодой Германии", в поэзии Гейне. Особый интерес вызывает у него активная общественно-литературная борьба во Франции, которой он пророчит погибнуть "или в революционном вихре, или в другом каком-либо исключительном направлении" (Парижские письма.-- С. 43). Так уже в начале творческого пути определились характерные признаки его "энциклопедически-панорамического пера" (И. С. Тургенев).

В петербургский период (1843--1845) А. еще больше сблизился с Белинским и его друзьями: Герценом, Огаревым, Грановским и др.

А. помог кружку Белинского глубже разобраться в различных течениях европейской социально-политической, философской мысли (Фейербаха, П. Леру, Э. Кабэ). Принимая активное участие в спорах вокруг Гоголя и "натуральной школы", он первым обратил внимание на успех физиологического очерка во Франции, чем, вероятно, помог утверждению его в русской литературе. В процессе страстных общественно-литературных споров между западниками и славянофилами А. определился как либерал-западник. В 1846 г. он снова едет в Европу. Живет преимущественно в Париже, летом 1847 г. сопровождает Белинского в Зальцбрунн и становится "нравственным участником" (П. В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка. 1835--1855 гг.-- Спб., 1892.--С. 531) создания "Письма к Гоголю". Этот факт не прошел для него бесследно. 40 гг. были пиком радикального умонастроения А. В 1846 г. в Брюсселе происходит знаменательная встреча его с Марксом (затем с Энгельсом). Их переписка по поводу книги Прудона "Философия нищеты" и общая методология Маркса оказали определенное влияние на мышление А. Он не принял, разумеется, исторический материализм в целом, но закон обусловленности общественного развития экономическими отношениями в известной мере усвоил. 6 января 1847 г. А. пишет Марксу, что его мнение о работе Прудона оказало на него "поистине живительное действие". Он соглашается с критикой произвольных, "чистых категорий" Прудона и подчеркивает объективность теории Маркса, "который возвращает... нас к экономическим и историческим фактам и показывает их нам в их действительном развитии" (К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия.-- М., 1967.-- С. 142). Судя по письмам и мемуарам А., он сумел по достоинству уценить масштабы личности Маркса и пронес глубокое уважение к нему через всю жизнь. В 1848 г. Д. вновь встречается с Марксом и Энгельсом в Париже. Общение с ними наложило заметный отпечаток на его корреспонденции и оценку французской буржуазной революции. Круг интересов А, необычайно расширяется, обостряется его внимание "к политико-экономическому движению" (Парижские письма.-- С. 154). В "Парижских Письмах", опубликованных "Современником" (1846--1847), воссоздается атмосфера литературной жизни Парижа (Дюма, Ж. Санд, Бальзака), вернисажей Делакруа, Коро. Но главную задачу Д. видел в том, чтобы показать, "чем занята общественная мысль" французов. Поражает осведомленность автора "Писем" о политической жизни Франции с ее непримиримыми противоречиями, властью финансистов, голодом, с толпами на Парижских улицах, словно ждущими взрыва. Внимательно изучая настроения рабочих и буржуазии, А. делает вывод: трудовая и официальная Франция говорят на разных языках. Однако революцию 1848 г. он не принял: кровавое насилие и, восставшего народа, и душителя революции Равеньяка ужаснуло его. Тем не менее А. нашел в себе мужество стать ее летописцем, о чем свидетельствуют его вновь найденные "Записки о французской революции 1848 г.", передающие живое присутствие автора во всем: он отправляется на разгромленные баррикады, попадает в толпу расстреливаемых рабочих, вслед за восставшими входит в Тюильри, видит знаменитых вождей революции: А. Дамартина, Л. Блана, А. Барбеса, Л. Бланки. Информация А. была активной, целенаправленной. О чем бы он ни писал, перед его глазами всегда стояла родина, вещественно-политическое переустройство которой ему хотелось ускорить. Горячо поддерживая Белинского в борьбе со славянофилами, А. выступил за антифеодальную, антиклерикальную, просвещенную Россию, призванную через познание Европы осознать собственный исторический путь. Письма Ваши -- наша отрада",-- писал Белинский и делился с ним заветными мечтами об отмене крепостничества, о возможных путях гражданского развития страны (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.-- Т. XII.-- С. 342). В 1848 г. А. вернулся домой и занялся критикой. Продолжая традиции умершего Белинского, он пишет обзор "Заметки о русской литературе 1848 г." (Современник.-- 1849.-- No 1), где впервые использует термин "реализм". Запретного имени великого критика А. не называет, но ссылается на "петербургские" журналы, которые уже разработали понятие о "натуральной", истинной поэзии. Он творчески развивает идеи Белинского и трактует реализм широко как новый художественный метод, противоположный мелкому, натуралистически-бытовому описательству, видит в литературе "помощницу общественного образования" (Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки.-- Спб., 1879.-- Т. 2.-- С. 45). Однако уже в этой статье наметились тенденции нормативной эстетики А.: принцип нравственности и гармонии как основной критерий оценки искусства. В статье "Романы и рассказы из простонародного быта в 1853 г.." в итоге анализа произведений Д. В. Григоровича, А. Ф. Писемского, А. А. Потехина, И. В. Кокорева он приходит к отрицанию в литературе непримиримых социальных конфликтов, разрушающих мир гармонии.

Массовые репрессии в период мрачного семилетия испугали А. Он оставляет Петербург и 1849--1853 гг. проводит в имении Чирьково. В его записках "Две зимы в провинции и деревне. С января 1849 по август 1852 года" саркастически изображен разгул николаевской реакции: всеобщая подозрительность, доносы, грабеж народа. Конец 40--50 гг.-- время активной литературной деятельности А. Он пишет очерки "Письма из провинции", повести "Кирюша", "Она погибнет", статьи, готовит "Материалы для биографии Пушкина", издает полное собрание его сочинений (1855--1857). Издание пушкинских сочинений и первой научной биографии в эпоху общественно-исторического безвременья было равносильно подвигу. Мужественно боролся А. за право публикации подцензурных стихов поэта. Около ста двадцати его новых произведений, набросков вошло в это издание. "Русские, любившие Пушкина как честь своей родины, как одного из вождей ее просвещения, давно уже пламенно желали нового издания его сочинений, достойного его памяти..." (Добролюбов Н. А. Собр. соч.-- М.; Л., 1962.-- Т. II.-- С. 164). И А. блистательно выполнил эту национально-историческую задачу. По богатству документов, глубокому текстологическому анализу анненковское издание было уникальным и не утратило своего значения до сих пор. Наряду с Белинским, А. смело можно отнести к первым исследователям, заложившим основы современного пушкиноведения. Работая над "Материалами", он стремился воссоздать исторически достоверный, живой и целостный облик поэта, а главное -- "уловить мысль Пушкина" (Материалы.-- С. 132), проследить динамику его творчества, что требовало обширного знания фактов, тонкого художественного чутья. Неутомимо собирал А. воспоминания близких, друзей, современников Пушкина, скрупулезно, изучал его письма, рукописи, периодику тех лет. Книга А. согрета сердечной любовью к поэту, в ней звучат интонации пушкинского голоса, его мысли, чувства. Автор глубоко постиг многообразный мир Пушкина -- человека, поэта, философа, историка, критика и публициста. Благодаря А. Пушкин во многом предстал по-новому. Опираясь на традиции Белинского, А. в то же время сделал шаг вперед в научном освоении пушкинского наследия: поставил на должное место сказки, воплотившие "гениальное" проникновение поэта в дух русского фольклора, по достоинству оценил прозу и "Бориса Годунова" как рубеж на пути обретения автором полной творческой зрелости, впервые обратился к изучению графики Пушкина как средству постижения тайны его творчества. С небывалой до того широтой раскрылось в фундаментальном труде А. национально-историческое и мировое значение поэта, верную оценку получила его журналистская деятельность, важное значение которой не смогли понять другие критики. Пушкин для А.-- универсальный гений, поэзия которого сохраняет свое непреходящее значение как идеальный образец русского искусства, как залог его великого будущего. Изучение творческой биографии Пушкина стало делом всей жизни А. В "Материалах" он был вынужден умолчать о декабристах, о причинах ссылки и дуэли поэта. В книге "Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху" (1874) А. восполняет этот пробел, но трактует декабристские связи, столкновение поэта с царем с умеренно либеральных позиций. В статьях "Общественные идеалы А. С. Пушкина..." (1880) и "Литературные проекты А. С. Пушкина. Планы социального романа и фантастической драмы..." (1881), написанных к столетнему юбилею поэта, анализируются его журнальные, творческие замыслы, роль его в общественном самосознании 20--30 гг. Издание "Материалов", сочинений Пушкина вызвало огромный интерес, многочисленные частные и публичные восторженные отклики: И. И. Павлищева, С. А. Соболевского, И. И. Пущина, М. П. Погодина, П. А. Плетнева (см.: Комментарий к "Материалам для биографии А. С. Пушкина".-- М., 1985.-- С. 27--32), А. В. Дружинина (Библиотека для чтения.-- 1855.-- No 3, 4), Н. Г. Чернышевского (Современник.-- 1855.-- No 2, 3, 7, 8), М. Н. Каткова (Русский вестник.-- 1856.-- Кн. 1, 2), Н. А. Добролюбова (Современник.-- 1858.-- No 1) и др. Дружинин писал, что "Материалы" "составлены... с редким талантом и с редкою проницательностью" (Дружинин А. В. Литературная критика.-- М., 1983.-- С. 33). Н. Г. Чернышевский также отметил "совершенно обработанную литературную форму" "Материалов", которые будут служить "образцом биографии" (Полн. собр. соч.-- М., 1949.-- Т. 2.-- С. 428). Добролюбов назвал издание А. общественно-литературным событием, связав его успех с переломным историческим моментом и, заметным оживлением литературы после смерти Николая I: "Память Пушкина как будто еще раз повеяла жизнью и свежестью на нашу литературу, точно окропила нас живой водой..." (Собр. соч.-- Т. II.-- С. 164). Единодушно одобрив труд А., революционеры-демократы и либералы решительно разошлись во взглядах на роль Пушкина в современной литературе. Чернышевский и Добролюбов высоко ценили историческое значение поэта, который совершил "великое дело свое" -- ввел в русскую литературу "поэзию, как прекрасную художественную форму". Но он был для них уже "в прошедшей эпохе" и не мог быть "признан корифеем и современной русской литературы", живое содержание в которую внес Гоголь. Дружинин, напротив, был убежден, что "текущая словесность изнурена, ослаблена своим сатирическим направлением" и "лучшее орудие" против этого одностороннего направления, "к которому привело... неумеренное подражание Гоголю", видел в поэзии Пушкина, изображавшей жизнь во всей полноте и гармонии (Дружинин А. В. Литературная критика.-- С. 61). В условиях обострившейся общественно-литературной борьбы 50 гг. А. порвал с "Современником" и примкнул к Дружинину, Боткину, но занял в эстетическом триумвирате особую, хотя и противоречивую позицию. В статье "О мысли в произведениях изящной словесности" (1855) он отмечает активный общественный запрос на идейно-поучительное искусство и даже признает, что "постоянные хлопоты о мысли" расширяют "круг действия литературы", но зато лишают ее "свежести понимания явлений, простодушия во взгляде" на мир, придают ей "педагогический" характер (Воспоминания и критические очерки.-- Т. 2.-- С. 98). А цель искусства -- "созерцание" жизни, когда "художническая мысль" изначально присутствует в произведении. К этому "высшему роду повествования", в котором объективно изображенные события и характеры "сами в себе носят свой суд, приговор и мысль, присущую им", стремятся Тургенев и Толстой. Справедливо отвергая отвлеченно-априорные концепции в искусстве, А. вместе с тем оставляет "в стороне сущность произведений" писателей и рассматривает преимущественно "внешнюю сторону" их таланта. Однако в анализе специфики разных способов повествования критик делает ряд ценных наблюдений и убедительно прослеживает переход Тургенева от "рассказа от собственного лица" ("Записки охотника") к новой объективно-повествовательной манере ("Два приятеля", "Затишье"), проницательно усматривая в ней тенденцию к романной форме воплощения жизни. Справедлив его вывод и о том, что в творчестве Тургенева гоголевское влияние органически сочетается с пушкинским, в результате чего образуется своеобразный тургеневский стиль.

Идею преемственности Гоголя с Пушкиным и плодотворности обоих начал в русской литературе выдвигает А. в программной статье "О значении художественных произведений для общества" (1856). Он как бы хочет "примирить крайне полемические точки зрения" (Егоров Б. Ф Борьба эстетических идей в России середины XIX в.-- Л., 1982.-- С. 284), предложив такое определение художественности, которое вмещало бы "все явления искусства". Преодолевая крайности "артистической" теории искусства, А. утверждает, что искусство отражает "потребности общества" и невозможно "без живого понимания современности". "Первым условием художественности" произведения он считает "полноту и жизненность содержания", для чего мало одного таланта, необходимо глубокое "познание" изображаемых явлений. Только в этом случае оно станет "выражением своей эпохи". Тезис: искусство -- воспитатель общества, является основополагающим в его эстетической концепции. Утверждая принцип реализма, А. видит заслугу Гоголя в том, что он открыл русской литературе "дорогу в пространную область действительности". Но отношение искусства к действительности он понимает иначе, чем Чернышевский, "отдельные метафизические положения" (Егоров Б. Ф.-- С. 116) диссертации которого (в частности, искусство -- "суррогат" действительности) вызвали у него чувство протеста. А. защищает идею творческого переосмысления жизни в искусстве, создающем "новую", эстетическую реальность. Он подвергает также сомнению мысль О "практической пользе" искусства, о его "прямом служении обществу" и ставит вопрос "о неизмеримой важности художнических приемов" как специфической черте искусства: истина в искусстве воплощается в "образе или представлении". А. придает огромное нравственно-воспитательное значение "художественному направлению в поэзии" и верит, вопреки демократам, что "пушкинская школа, как представительница этого направления, возродится с новым содержанием и с новою силой". Однако в полемике с демократической критикой он сам впадает в крайность и утверждает "чистую художественность" как непреложное "правило" эстетики. В итоге критик отождествляет социальную активность писателя с дидактикой, чуждой искусству, сужая тем самым его общественное значение. В 1857 г. выходит книга А. "Н. В. Станкевич. Переписка и биография", в которой обстоятельно и правдиво изображается благородный облик одного из друзей Белинского, огромное умственное и нравственное воздействие его на духовную жизнь эпохи. Не удивительно поэтому, что Чернышевский отозвался об этой книге самым лестным образом. Возросший интерес критики, читателей к нравственным проблемам в конце 50 гг. оказал на А. заметное влияние. Нравственно-этический анализ в статье "О литературном типе слабого человека" (1858), посвященной "Асе" Тургенева, приобретает принципиальное значение. Он признает "верность всех положений" статьи Чернышевского "Русский человек на rendez-vous" и разделяет его мнение о нерешительности, бездействии тургеневского героя, но вывод делает совершенно противоположный: "лишний человек", при всей своей слабости, "единственный нравственный тип" современности. А цельные, сильные характеры, в качестве которых выступают у А. самодуры Островского, Щедрина, опасны, т. к. аморальны. Идея Чернышевского о необходимости новых, активных героев была несостоятельной в его представлении еще и потому, что в свойствах русского характера, склада жизни нет якобы "героического элемента". Точка зрения А. противоречила не только взглядам Чернышевского, но и Тургенева, который был убежден в неизбежности появления "сознательно героических" людей. В статье "О деловом романе в нашей литературе" (1859), написанной по поводу "Тысячи душ" Писемского, А. пытается вернуться к художническому анализу и возражает против отображения в литературе общественных вопросов как основных. Однако под давлением времени он осознает крушение прежних идеалов. Важным этапом в идейно-эстетической эволюции А. стала рецензия на "Дворянское гнездо" Тургенева (1859), которая раскрывает с социальной точностью и глубиной неразрешимую драму героев "отживающего поколения". Критик подчеркивает, с одной стороны, "достоинство их характера", высокое "нравственное чувство" ответственности перед окружающими и видит в этом преимущество Лаврецкого перед Онегиным, Печориным. Лиза также значительно тверже, последовательнее Татьяны Лариной в представлениях о счастье и долге и не способна "на сделку со своей совестью". Но в то же время, полемизируя с "искателями идеалов" (С. С. Дудышкиным, М. Де-Пуле), А. сурово судит героев Тургенева за самоотречение, пассивность. Их "нравственный паралич" он расценивает как следствие "болезни общества", старости, "круга, где они родились", и делает радикальный вывод: "обновление" необходимо "всем классам общества", и писатель должен обратиться к новым типам, так как именно от него "всегда можно ожидать... того слова, которое на очереди". Это суждение А. прямо перекликается с известным положением Добролюбова. В начале 60 гг. его внимание привлекает тема народа. Он резко осуждает Н. Ф. Павлова за пренебрежительную оценку "Грозы" Островского, заслугой которого считает обращение к "тайнам русской народности", к "коренным основам русского быта" и национальной культуры. Новое умонастроение А., несомненно, было обусловлено бурными событиями накануне реформы и возобновившимся общением в 1858--1860 гг. с Герценом, Огаревым. Реформу 1861 г. он встретил одобрительно (см. письма к Тургеневу от 6 и 25 марта -- "На другой день", "Три недели спустя"), но вскоре убедился, что она означает начало новой борьбы между помещиками и крестьянами. Школа диалектики, которую прошел критик в молодости, спасала его от фанатизма односторонности.
С середины 60 гг. А. живет в основном за границей, но по-прежнему остается в курсе всех русских дел. Дружба с Тургеневым, общение с Пыпиным, Стасюлевичем, Щедриным, Писемским тесно связывает его с литературной жизнью России. Широкая эрудиция, тонкий вкус позволили ему в 60--70 гг. создать ряд интересных работ, отразивших дальнейшую эволюцию его эстетической концепции. В статье "Русская современная история в романе И. С. Тургенева "Дым" (1867) А., в отличие от прежних работ, придает большое значение социальному смыслу романа, в котором слышит биение современной жизни. Идеологичность "новой манеры" Тургенева он справедливо объяснял "положением дел и умов в России" и активной позицией писателя как "общественного деятеля". Публицистичность "Дыма" не снижала теперь в его глазах художественной ценности романа. Напротив, он полагал, что "резкие черты жизненной правды" требовали подчеркнуто оценочного изображения. А. глубже других понял жанровое своеобразие "художнически-полемического романа" Тургенева и снова оправдал его безграничное доверие как литературный судья и советчик.

Важное место в статьях А. 60 гг. "Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого "Война и мир" (1868), "Последнее слово русской исторической драмы: "Царь Федор Иванович", трагедия гр. А. К. Толстого" и др. занимает проблема художественного историзма. Он расценивает "человеческий взгляд" Л. Толстого на историю как "самый лучший и щедрый дар" его романа, благодаря чему у читателя рождается "ощущение духа времени", сопричастности изображаемому. "Война и мир", по его словам, "составляет эпоху в истории русской беллетристики". Но жанрового новаторства эпопеи А. не понял. Исходя в ее оценке из критериев традиционно-исторического романа, он отмечал в ней "недостаток романического развития". В "историческую правду и достоверность" персонажей А. К. Толстого, при всей глубине их "психической разработки", А. не верил, т. к. находил в его драмах преобладание "фантазии над реальными фактами" и заимствование "чужих образцов", противоречащих национальному духу. Делом жизни его в последние годы стали мемуары "Замечательное десятилетие" (1880), "Идеалисты тридцатых годов" (1883), в которых он достоверно, "изнутри" изобразил сложный процесс нравственно-философских исканий Белинского, Герцена, Огарева, Станкевича, Бакунина, восхищаясь их подвижничеством. Центральное место в мемуарах занимают также Гоголь ("Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года", 1857) и Тургенев. Воспоминания "Молодость И. С. Тургенева" (1884), "Шесть лет переписки с И. С. Тургеневым" (1885), написанные после кончины знаменитого, духовно очень близкого А. писателя, широко освещали малоизвестные страницы его биографии и роль его в общественно-литературной жизни с 1856 по 1862 г. Интересно по глубине проникновения в психологию творчества писателя воспоминание А. о Писемском "Художник и простой человек" (1882). Собранные в одну книгу, эти бесценные мемуары обрели значение, далеко выходящее за их жанровые рамки. Они соединили в себе философско-публицистические элементы с аналитичностью критики, с глубоким психологизмом художественной прозы. Наследие А. вошло в золотой фонд отечественной культуры, без него невозможно современное исследование истории русской литературы, критики, публицистики.